23 июня 2015
ВРЕДНАЯ ПРИВЫЧКА АНЕСТЕЗИОЛОГА. КАК ВРАЧ «ПОСТАВИЛ КРЕСТ» НА ПИСАТЕЛЕ
Интервью с одним из лучших отечественных писателей-фантастов, врачом Олегом Корабельниковым
Автор: Андрей МОСКОВ
Фото: Андрей МОСКОВ
В клинике, где немногословный Олег Корабельников работает анестезиологом-реаниматологом, даже не все коллеги знают, что он один из лучших отечественных писателей-фантастов.
Книги Олега Корабельникова издавались в США, Германии, Польше, Чехии, Португалии. По его рассказам снимали фильмы. В 1990 году он получил «Аэлиту» – премию, которой в своё время наградили братьев Стругацких, Кира Булычёва и Сергея Лукьяненко. Наша литература знает прецеденты, когда практикующий врач был писателем: те же Чехов и Булгаков. Но Олег Корабельников теперь исключительно врач. Днём работает в клинике, а ночью – в родильном доме.
Врождённая болезнь
– Олег Сергеевич, у вас писательский талант, почему вы подались в медицину?
– Просто всегда хорошо знал химию. По ней даже во всесоюзной олимпиаде участвовал и получил рекомендацию от Академии наук для поступ¬ления в любой вуз, где есть химия. Жили мы в Зелёной Роще, и я подумал, что медицинский институт ближе всего к дому (смеётся). А ещё там математики не было – у меня с ней… не очень.
– И как врач вообще стал писать?
– Это врождённая болезнь. Проявляется обычно в юности – хочется писать, и всё. Садишься и пишешь. Какие-то стихи стал писать лет в восемнадцать. В институте была многотиражная газета «Медик», туда в 1968 году я принёс свои стихи. Их напечатали. Потом ещё и ещё.
В 1970-м, после семинара молодых литераторов, какие-то маленькие подборки моих стихов напечатали в альманахе «Енисей». Отработав год врачом, поступил на заочное в литературный институт. Только там я понял, что и как нужно писать, и стали появляться какие-то рассказики.
В институте познакомился с известным впоследствии писателем-фантастом Сергеем Павловым. Он мне однажды сказал: «Старик, а чего ты пишешь простую прозу? Пиши фантастику – у тебя должно получиться!» Я стал пробовать, и когда в 1978 году отослал несколько вещей в один новосибирский журнал, они неожиданно их напечатали! Более того, ещё до выхода журнала один из этих рассказов вышел в «Литературе России»… А это уже и тираж большой, и на всю страну выходит. Ну а после всё само собой пошло, и в 1981 году вышла первая книжка. Потом ещё одна, и ещё, и пошло…
– И в итоге литературная премия «Аэлита»! Гордились?
– Сначала да, но недолго. А теперь… Ну стоит себе и стоит – хреновина из уральских камней и нержавеющей стали (смеётся).
«Фигушки» из кармана
– Вы дружили с Михаилом Успенским, Сергеем Федотовым, Виталием Шленским. Была ли между собой конкуренция?
– Мы познакомились в конце шестидесятых «У Лукоморья» – было такое литературное объединение. Из нашей «красноярской стенки» (уже не помню, почему мы так себя называли) Миша всегда был самым талантливым. Мы это все хорошо понимали без всяких комплексов, но он никогда не зазнавался. Он, кстати, журналистом работал и как-то даже художником на заводе – хорошо печатать-то его уже поздно начали. Он ушёл из жизни совсем недавно, и от «стенки» уже никого не осталось: сначала Виталик, потом Сергей, и теперь вот…
– Вы считаете себя состоявшимся писателем-фантастом?
– Даже писателем себя никогда не считал. Но, если честно, тогда было удобно, если тебя считали именно писателем-фантастом: можно было закопать в подтекст то, о чём не скажешь открыто, или «вытащить из кармана» и показать какие-то «фигушки» тому, с чем не согласен.
Членство в Союзе писателей денег не давало, но определённое положение в обществе – да. Советское же время было: дефицит, а я как рядовой член Союза раз в месяц получал спецпаёк. В смысле, мог прийти в особый магазин, где можно было купить то, чего тогда нигде не было: икру, мясо, водку, хорошие вина. А с виду обычный гастроном, только вход сбоку. Лимит, конечно, был, и дни определённые: для спортсменов один, для художников другой, для музыкантов ещё какой-то.
– Почему всё-таки ушли из литературы?
– Просто ушёл. Завязал с этой вредной привычкой. Это как курить много лет, а потом раз – и перестать. Ненормально сочинять какие-то небывалые истории – это же враньё, в принципе. А если писать о том, что было в действительности, то ты уже не писатель, а журналист. Может, даже и хороший, но журналист. Шучу. Просто я написал всё, что мог написать, сказал всё, что хотел сказать. Больше ничего не осталось. Зачем я буду самого себя повторять? Так некоторые делают, но… Зачем? Просто уйди и всё, ничего сложного здесь нет. Недавно вышел мой сборник избранного, но это почин и инициатива самого издателя. Замечательный человек – нашёл спонсоров, художника отличного. Меня сам нашёл, попросил собрать, что смогу.
Хорошая работа
– У ваших детей не было желания пойти по стопам отца?
– Сын, кажется, что-то писал, но мне не показывал, а вот за дочерями я такого вообще не замечал.
– И жена не относилась к писательству, как к причуде мужа?
– Нет, обе хорошо относились. С первой женой семь лет прожил – книгу написал. Потом семь лет один в коммуналке – вообще спрашивать никого не нужно было! Со второй супругой вот уже 27 лет живём, и она всегда меня поддерживала.
– Писали по ночам?
– Утром. График работы – сутки в больнице, двое дома. Пока на смене, в голове что-то рождается, нарабатывается мысль, причём независимо от твоего желания, а утром домой придёшь, немного поспишь – и садишься писать. А назавтра вообще свободен, хоть весь день над книгой работай.
– Вы писали в то время, когда не было компьютеров. Сложно было?
– Тогда всё делалось на пишущей машинке! А издательства принимали только первый напечатанный экземпляр листа, из-под копирки не принималось. То есть во сколько издательств ты собирался отправить написанную книгу, столько её экземпляров тебе и нужно было отстучать на машинке. Причём по определённым правилам: количество строк, знаков, интервал… В общем, пальцы хорошо работали (смеётся).
– Что из своего считаете самым удачным?
– Наверное, уже ничего. Теперь это не моё – чужое. Автор – не я сегодняшний, а другой человек. Неудивительно: когда тебе 25 лет и 65, видение мира совсем разное.
– У вас в доме иконы, значит, вы верующий человек, но при этом реаниматолог, возвращаете людей с того света против воли Божьей…
– В церковь хожу нечасто, но верю, конечно… Душа отделилась, но если я верну её в тело, значит, я хороший врач. И это не спор с Богом – если он разрешит душе вернуться назад, значит, так надо. Моими руками – сам же он не будет этого делать, для этого специально есть врачи.
Источник: АиФ на Енисее. 2015. 18 июня
Фото: Андрей МОСКОВ
В клинике, где немногословный Олег Корабельников работает анестезиологом-реаниматологом, даже не все коллеги знают, что он один из лучших отечественных писателей-фантастов.
Книги Олега Корабельникова издавались в США, Германии, Польше, Чехии, Португалии. По его рассказам снимали фильмы. В 1990 году он получил «Аэлиту» – премию, которой в своё время наградили братьев Стругацких, Кира Булычёва и Сергея Лукьяненко. Наша литература знает прецеденты, когда практикующий врач был писателем: те же Чехов и Булгаков. Но Олег Корабельников теперь исключительно врач. Днём работает в клинике, а ночью – в родильном доме.
Врождённая болезнь
– Олег Сергеевич, у вас писательский талант, почему вы подались в медицину?
– Просто всегда хорошо знал химию. По ней даже во всесоюзной олимпиаде участвовал и получил рекомендацию от Академии наук для поступ¬ления в любой вуз, где есть химия. Жили мы в Зелёной Роще, и я подумал, что медицинский институт ближе всего к дому (смеётся). А ещё там математики не было – у меня с ней… не очень.
– И как врач вообще стал писать?
– Это врождённая болезнь. Проявляется обычно в юности – хочется писать, и всё. Садишься и пишешь. Какие-то стихи стал писать лет в восемнадцать. В институте была многотиражная газета «Медик», туда в 1968 году я принёс свои стихи. Их напечатали. Потом ещё и ещё.
В 1970-м, после семинара молодых литераторов, какие-то маленькие подборки моих стихов напечатали в альманахе «Енисей». Отработав год врачом, поступил на заочное в литературный институт. Только там я понял, что и как нужно писать, и стали появляться какие-то рассказики.
В институте познакомился с известным впоследствии писателем-фантастом Сергеем Павловым. Он мне однажды сказал: «Старик, а чего ты пишешь простую прозу? Пиши фантастику – у тебя должно получиться!» Я стал пробовать, и когда в 1978 году отослал несколько вещей в один новосибирский журнал, они неожиданно их напечатали! Более того, ещё до выхода журнала один из этих рассказов вышел в «Литературе России»… А это уже и тираж большой, и на всю страну выходит. Ну а после всё само собой пошло, и в 1981 году вышла первая книжка. Потом ещё одна, и ещё, и пошло…
– И в итоге литературная премия «Аэлита»! Гордились?
– Сначала да, но недолго. А теперь… Ну стоит себе и стоит – хреновина из уральских камней и нержавеющей стали (смеётся).
«Фигушки» из кармана
– Вы дружили с Михаилом Успенским, Сергеем Федотовым, Виталием Шленским. Была ли между собой конкуренция?
– Мы познакомились в конце шестидесятых «У Лукоморья» – было такое литературное объединение. Из нашей «красноярской стенки» (уже не помню, почему мы так себя называли) Миша всегда был самым талантливым. Мы это все хорошо понимали без всяких комплексов, но он никогда не зазнавался. Он, кстати, журналистом работал и как-то даже художником на заводе – хорошо печатать-то его уже поздно начали. Он ушёл из жизни совсем недавно, и от «стенки» уже никого не осталось: сначала Виталик, потом Сергей, и теперь вот…
– Вы считаете себя состоявшимся писателем-фантастом?
– Даже писателем себя никогда не считал. Но, если честно, тогда было удобно, если тебя считали именно писателем-фантастом: можно было закопать в подтекст то, о чём не скажешь открыто, или «вытащить из кармана» и показать какие-то «фигушки» тому, с чем не согласен.
Членство в Союзе писателей денег не давало, но определённое положение в обществе – да. Советское же время было: дефицит, а я как рядовой член Союза раз в месяц получал спецпаёк. В смысле, мог прийти в особый магазин, где можно было купить то, чего тогда нигде не было: икру, мясо, водку, хорошие вина. А с виду обычный гастроном, только вход сбоку. Лимит, конечно, был, и дни определённые: для спортсменов один, для художников другой, для музыкантов ещё какой-то.
– Почему всё-таки ушли из литературы?
– Просто ушёл. Завязал с этой вредной привычкой. Это как курить много лет, а потом раз – и перестать. Ненормально сочинять какие-то небывалые истории – это же враньё, в принципе. А если писать о том, что было в действительности, то ты уже не писатель, а журналист. Может, даже и хороший, но журналист. Шучу. Просто я написал всё, что мог написать, сказал всё, что хотел сказать. Больше ничего не осталось. Зачем я буду самого себя повторять? Так некоторые делают, но… Зачем? Просто уйди и всё, ничего сложного здесь нет. Недавно вышел мой сборник избранного, но это почин и инициатива самого издателя. Замечательный человек – нашёл спонсоров, художника отличного. Меня сам нашёл, попросил собрать, что смогу.
Хорошая работа
– У ваших детей не было желания пойти по стопам отца?
– Сын, кажется, что-то писал, но мне не показывал, а вот за дочерями я такого вообще не замечал.
– И жена не относилась к писательству, как к причуде мужа?
– Нет, обе хорошо относились. С первой женой семь лет прожил – книгу написал. Потом семь лет один в коммуналке – вообще спрашивать никого не нужно было! Со второй супругой вот уже 27 лет живём, и она всегда меня поддерживала.
– Писали по ночам?
– Утром. График работы – сутки в больнице, двое дома. Пока на смене, в голове что-то рождается, нарабатывается мысль, причём независимо от твоего желания, а утром домой придёшь, немного поспишь – и садишься писать. А назавтра вообще свободен, хоть весь день над книгой работай.
– Вы писали в то время, когда не было компьютеров. Сложно было?
– Тогда всё делалось на пишущей машинке! А издательства принимали только первый напечатанный экземпляр листа, из-под копирки не принималось. То есть во сколько издательств ты собирался отправить написанную книгу, столько её экземпляров тебе и нужно было отстучать на машинке. Причём по определённым правилам: количество строк, знаков, интервал… В общем, пальцы хорошо работали (смеётся).
– Что из своего считаете самым удачным?
– Наверное, уже ничего. Теперь это не моё – чужое. Автор – не я сегодняшний, а другой человек. Неудивительно: когда тебе 25 лет и 65, видение мира совсем разное.
– У вас в доме иконы, значит, вы верующий человек, но при этом реаниматолог, возвращаете людей с того света против воли Божьей…
– В церковь хожу нечасто, но верю, конечно… Душа отделилась, но если я верну её в тело, значит, я хороший врач. И это не спор с Богом – если он разрешит душе вернуться назад, значит, так надо. Моими руками – сам же он не будет этого делать, для этого специально есть врачи.
Источник: АиФ на Енисее. 2015. 18 июня