Петр Казимир: «Мы должны рассказывать нашу историю»

— Как готовились ребята к тому, чтобы приехать и выступить на сибирской сцене?

— С мая мы работали в режиме онлайн. Студенты в Донецке до сих пор обучаются, сидя дома. И они очень жадные до новой информации, им это все интересно, у них совершенно другое отношение [к процессу обучения], чем у нас, несмотря ни на что. Был такой период — шли обстрелы Горловки. А у меня [урок] с ребенком, который находится в Горловке. Девушка пишет: «я сегодня не смогу заниматься, у нас нет интернета, назначьте мне другое время». Я назначаю, а там опять что-то, света нет. Переназначаем снова урок, находим возможность выйти на контакт, обговариваем детали, а через два дня человек выходит на связь и все играет. И все по старенькому сотовому телефону! Я человека не вижу, только слышу; он мне играет, а я объясняю. Когда ты находишься в комфорте, в Красноярске, ты начинаешь понимать, что там другая жизнь. И вот это отношение подкупает. Такое ощущение, что я попал в годы Советского Союза, где есть дисциплина, где есть уважение к педагогу. Если наставник что-то сказал, и, если это не выполнить, это смерти подобно. Я чувствовал невероятное рвение с той стороны, желание приехать сюда и поучаствовать, поработать. Возможно, это было бы примером для нас.

Их подготовка может быть лучше или хуже, чем у наших студентов, но у них есть желание – замечательное желание приобрести профессию. У них есть понимание, что такое задача, поставленная педагогом. И они по кайфу ее выполняют! «Так, вот это надо сделать. – Ага. – Вот это надо сделать. – Да, хорошо. Ой, извините, я здесь не выучил, можно я подучу? Через два дня дайте мне занятия – Хорошо. – Ага, понятно, ага, да, хорошо, ага, понятно». И делают работу безотказно. Я говорю: «Слушайте, вы когда-нибудь отвечаете «нет»? – Ну дак, а вы же все правильно объясняете. Зачем говорить «нет», когда понятно, что это для дела?». Они сами решают, сколько им надо позаниматься. У меня с одним ребенком было четыре занятия. С одним человеком мы встретились, поговорили, и я понял, что он уже профессионал. Я говорю: «Тебе надо еще? А зачем? – Можно я к вам приеду сыграю?» Говорю: «Приезжай».



— Сколько городов вошло в проект?

— Шесть городов: Донецк, Луганск, Москва, Норильск, Новосибирск и Красноярск.

— А как вы собирали ребят?

— Сначала на местах проводились прослушивания, отбор ребят. Но по факту они не всегда могли приехать в Красноярск в сентябре ввиду занятости. Тогда работали личные связи педагогов. К примеру, арфу мы нашли в Новосибирске в десятилетке, недостающего барабанщика — в Норильске. Иногда настоящее сарафанное радио подключали. У меня [был на примете] один валторнист, а у него гастроли, и он не смог приехать. Сам помог нам найти замену. Может, года два-три назад нам было бы сложнее собрать музыкантов для такого проекта.



— Почему сложнее?

— Тема, возможно, была еще далека. А сейчас даже молодежь включена в этот процесс, она сопереживает. Студенты начинают помогать друг другу: если я не могу, давайте я найду другую кандидатуру, чтобы этот проект осуществился. И я продолжал работать с ребятами уже после основных репетиций, потому что ребятам это было необходимо, они сами проявляли инициативу. Дети умные. Дети очень адекватные. У нас в оркестре сидела девушка с Анголы. Для нее и музыка, и история — новое открытие, новая информация, которую она не знала. И это важный шаг, когда мы открываем другим национальностям нашу историю. И когда человек находится здесь и слышит эту историю, до него она доходит намного быстрее, чем, когда он находится где-то далеко.

— Когда закончился проект, и ребята возвращались в регионы, они не хотели остаться здесь, в определенной безопасности с возможностями, которые уже десятилетиями сформированы здесь?

— А тут надо еще у них спросить, хотят ли они этого.



— А вы какое настроение от них почувствовали?

— Я хоть и уроженец тех мест, но меня приютила и воспитала Сибирь. Помотался на всех четырех океанах. Пожил по рабочей визе в Германии, но там бы я никогда не смог бы ужиться. И вот меня судьба свела с Сибирью, и я не хочу никуда уезжать. То есть надо у них спрашивать: а они хотят оттуда уезжать? Они хотят уехать от этой желтой черешни? После черешни пойдет яблочко, после яблочка – сливка.



— А там остались эти сады?

— Дак, а что с ними будет?



— Не знаю.

— Я думаю, что всё осталось. Если нет, черешня начинает плодоносить через три года. Почему перед тем, когда меня лишили там гражданства, меня все время тянуло на Родину? К этим садам, к тихой речке, к лугам, к полям. Есть некая ностальгия. Одна девочка из Донецка вышла из проекта, т.к. ее пригласили поступать в Москву. Зато другая закончила десятилетку московской спецшколы, поступила в донецкий вуз академию и приехала к нам на проект уже как первокурсница Донецкой академии им. С.С. Прокофьева. У кого-то нет возможности уехать в Россию; у кого-то даже если есть возможность выехать, то он этого не делает. Здесь вправе им решать, а не нам. Понятно, что мы можем их приютить. У нас с Украины девочка училась в институте. Закончила вуз, ей предлагали — «давай переделаем гражданство, здесь останешься, будешь работать». Нет, она уехала в Херсон. «Я буду жить там. Я хочу туда!». Я ничего не могу сказать. Я просто знаю свое состояние, свое воспоминание. И когда разговаривал с ребятами из Донбасса, никто мне не сказал «хотим сюда». У них было огромное желание приехать в Красноярск и поиграть в оркестре, но никто мне не сказал: «Петр Николаевич, а можно где-нибудь там у вас пристроиться». Никто!

В оркестре собрались очень разные ребята! Кого-то надо долго учить, кто-то сразу играет. И вот эта аккумуляция была самым замечательным результатом проекта!

Проект состоялся при поддержке Президентского фонда культурных инициатив.